— Видишь, именно потому-то…
— Тише, бэби, — шепчу я. — Дай мне секунду подумать.
Мы не можем лгать ради моей карьеры вечно — это несправедливо по отношению к Джейми. Может, он о том не задумывался, но я пробыл геем уже достаточно долго и знаю, насколько херово в чулане.
— Мне надо не высовываться до следующего июня, — наконец принимаю решение я. — Но не дольше. И только в том случае, если «Торонто» дойдет до плей-оффа. Только один сезон.
— А потом?
Я пожимаю плечами.
— А потом ты будешь моей парой на следующем же общекомандном барбекю, и ебись оно все конем.
Он издает смешок, но я предельно серьезен. Мне достаточно было вглянуть на него всего один раз, чтобы понять: я не смогу разделить себя на две половины. Никогда не смогу.
— Но вдруг до июня что-то случится? В смысле… — Он снова вздыхает. — Я не могу лгать семье. Я могу попросить их не распространяться, и они попытаются, но я не шутил, когда говорил, что не хочу становиться причиной твоей неудачи. Подумай как следует, готов ли ты пойти на такой большой риск.
— Ты этого стоишь, — шепчу я. Блядь, я сам этого стою. Если Джейми хватило храбрости на то, чтобы прийти сюда и сказать, что он меня любит, то и я должен рискнуть. — Я поговорю с кем-нибудь из пресс-службы. Предупрежу их.
Его рука сжимает мою.
— Ты серьезно?
Я прислоняюсь щекой к деревянной панели, у которой мы с ним сидим.
— Как никогда. Это же моя жизнь. И твоя. Бэби, я люблю тебя столько лет. Ну не понравится это НХЛ, значит не понравится, что поделать.
Выражение лица Джейми смягчается.
— Но это будет реально плохой день.
— Нет. Плохой день наступит, когда ты откажешься от меня. — Я провожу ладонью по волосам, а он неожиданно ловит меня за запястье. Его карие глаза прищуриваются.
— Когда ты ее сделал?
Он смотрит на мою новую татуировку, и я испытываю смущение, когда отвечаю.
— Через пару дней после лагеря.
Шершавые кончики пальцев движутся по строчке черных чернил.
— Это координаты чего? — Я не удивлен, что он догадался. Он сообразительный, мой мужчина.
— Лейк-Плэсида, — говорю ему я.
Наши взгляды сцепляются.
— Понятно. — Он откашливается, но когда опять заговаривает, в его голосе остается слышна хрипотца. — Ты на самом деле любишь меня, да?
— Всегда любил. — Я с трудом сглатываю. — И всегда буду любить.
Кто первым сорвался с места — неясно, но через миг наши губы соприкасаются, потом сливаются воедино, и я испускаю стон еще до того, как Джейми языком раздвигает мне губы. Я жестко целую его, и он отвечает мне тем же.
Время замирает… Начав целоваться, мы больше не останавливаемся. Мои губы припухли, и я так возбужден, что мне больно. Но дело не в сексе. Каждый поцелуй — это обещание большего. Я знаю, нам нужно остановиться, придумать какой-нибудь план, плюс мне скоро бежать на ужин, но каждый раз, когда я обещаю себе, что вот этот поцелуй станет последним, я целую его снова и снова.
В конце концов я все-таки отстраняюсь.
— Ты должен жить здесь, — выпаливаю.