— Каннинг, — шепчу я. — На тебе те трусы с котятками?
Даже в полумраке я вижу, как уголки его рта поднимаются вверх.
— Допустим. А что?
Меня переполняет нелепое, невообразимое счастье. Я льну к нему, чтобы наши улыбки соприкоснулись, но тут Джейми немного ерзает, словно ему что-то мешает. Потом заводит руку за спину к упомянутым выше трусам.
— Все в порядке там сзади? — спрашиваю я. Может, он не отрезал бирку?
— Просто… скиттлз попали.
Мы оба посмеиваемся, когда наши губы встречаются вновь… вновь… и вновь. Его руки уютно смыкаются вокруг меня, и мне наконец-то удается расслабиться.
Наши губы так идеально подходят друг другу. С каждым поцелуем я влюбляюсь в него все сильней, и это никак не связано с желанием или сексом. Просто это он. Его близость и его запах, и то, как он успокаивает меня.
Сколько я себя помню, моя жизнь была хаосом, и все свои беды — непонимание родителей, смятение насчет собственной ориентации — я всегда переживал в одиночку. Но каждое лето на шесть недель я избавлялся от одиночества. У меня был Джейми. Мой лучший друг. Моя скала.
Сейчас он стал для меня даже большим. Сейчас у меня есть его сильные руки, обнимающие меня, его губы, лениво касающиеся моих, и меня убивает то, что мне придется отказаться от него ради Торонто.
Какое-то время мы с ним целуемся. Без спешки, без перехода к чему-то большему. Наши члены даже не участвуют в уравнении. Мы просто лежим и обнимаемся, пока его ладони ласковыми, успокаивающими движениями скользят по моей спине.
В конце концов я засыпаю со щекой, прижатой к его груди, и его размеренным сердцебиением у себя под ухом.
Глава 26
Июль
Джейми
Несколько дней спустя я получаю письмо от своего агента.
Год назад я бы смаковал эту фразу. Мой агент. Круто, да?
На самом деле, нет. Не особенно.
В детстве я собирал вкладыши с хоккеистами. Они продавались по десять штук в пачке, в придачу к жвачке с отвратительным вкусом. В каждой пачке был один классный игрок — при везении новый, а не дубликат вкладыша, который у меня уже был — и девять чуваков, о которых я никогда в жизни не слышал. Эти девятеро отправлялись на самое дно обувной коробки — ждать своего часа. Раз в сто лет кто-то из них шел на повышение, но обычно они так и оставались валяться в самом низу.
Перенесемся на десять лет вперед. Для своего агента я — тот самый вкладыш со дна коробки. Честно говоря, я даже сомневаюсь, что он сам пишет те емейлы, которые приходят мне от него.
В этом письме меня спрашивают, какого числа я приезжаю в Детройт.
«Пока ты не снял жилье, клуб поселит тебя в отель рядом с ареной. Контакты агента по недвижимости в аттаче. Как только приедешь в Детройт, договорись, пожалуйста, с ним о встрече.»
Конец лета с каждым днем подползает все ближе. И откладывать составление планов на счет Детройта больше нельзя.
В четверг, в перерыве между тренировками на катке, я заглядываю в тесный кабинет Пата. Раз уж я пообещал маме заехать домой, надо выяснить, насколько вообще это возможно.
— Есть минутка? — спрашиваю я из дверей.
Пат подзывает меня к себе, потом отворачивается от компьютерного экрана.
— Что такое, тренер?
Я все никак не привыкну к этому обращению вместо «что такое, пацан?».
— Вот, пытаюсь распланировать свою жизнь, что всегда очень весело. Хотел спросить, как вы отнесетесь к тому, что в конце месяца у вас раньше времени станет на одного сотрудника меньше.
Он бросает на меня испытующий взгляд.
— Присядь, Каннинг.
Я плюхаюсь на стул, непонятно с чего чувствуя себя школьником, которого вызвали в кабинет к директору. Но Пат, судя по выражению на лице, собирается сказать мне нечто серьезное, и я, кажется, вот-вот выясню, что.