Я чуть вздёргиваю подбородок, ощущая лёгкий прилив гордости.
— Не только мистер Уэллсли, но также и другие рабочие с фабрик. Они собирают людей вместе, чтобы протестовать против несправедливости.
Теперь Эдвард кажется встревоженным.
— Что именно ты знаешь? А ты... ты присоединилась к ним?
Только не это! Чувствую, назревает лекция. Может быть не настолько презрительная, как от Конского Хвоста Годфри, но определённо, поощрений не будет.
— А что ты скажешь, если так и есть?
Он расслабляется.
— Они тебе не позволили. Я должен был знать, что у них хватит порядочности не позволять леди появляться на публике.
Во мне поднимается раздражение. Итак, он не так уж сильно отличается от Конского Хвоста Годфри.
— Значит ты считаешь, что леди должна оставаться дома и ходить на вечеринки, пока не найдёт себе мужа?
— Я верю, что положение леди не настолько двойственно, как тебе это представляется. Ты определённо не обязана посвящать себя домашним делам, но также и не должна ходить на митинги в компании рабочих.
— А как насчёт моих визитов к семье Эллы? Если бы я тогда не появилась, её мама могла бы и не поправиться.
Эдвард поджимает губы.
— Это другой вопрос, Кэт. Не сомневаюсь, что ты увлечена этим вопросом, и это даже... очаровывает. Но если говорить серьёзно, ты не так уж сильно можешь помочь.
Моё сердце пропускает удар на слове "очаровывает". Но потом я начинаю негодовать.
— Что это значит — я не сильно могу помочь? Ты считаешь, что я могу служить только украшением?
Он хмыкает.
— Кэт, рабочие мобилизуются в группы. Представь себе: ты стоишь перед ними и говоришь речь, побуждая их надавить на парламент. Как люди воспримут девушку, которая не проработала и дня, и которая симпатизирует бедным и говорит им бороться за свои права?
Представляю себе эту картинку, а потом понимаю, что зря трачу время. Я здесь, чтобы соблазнить герцога, но каким-то образом всё чуть не закончилось поцелуем с принцем. И спором с ним. Мне нужно найти альтернативу соблазнению, а не спорить о детском труде. Я настолько привыкла к этому миру, к тому, что просыпаюсь в кровати с балдахином, что ношу эти до смешного объёмные платья, езжу в коляске, что все меньше и меньше времени провожу в мыслях о том, как мне вернуться домой.
Я не могу позволить своим эмоциям взять верх. Мне нужно сфокусироваться на своей миссии.
Именно в этот момент открывается дверь. Входит герцог Генри. Наконец-то!
Кажется, он удивляется, когда находит нас обоих в библиотеке, но ничего не говорит, а вместо этого подходит ко мне.
— Боюсь, у меня для вас плохие новости, — тихо говорит он. — Джимми умирает.
Чёрт подери, я не могу в это поверить!
— Мне казалось…, вы говорили, что он тяжело ранен, но его жизнь вне опасности.
— Его состояние было недостаточно хорошим, — тихо отвечает Генри, он выглядит полностью опустошённым. — Мы могли поддерживать его жизнь только благодаря сильным дозам лекарств.
Я скептически на него смотрю.
— Тогда почему вы не сказали мне правду? Почему дали фальшивую надежду, что у него есть шансы?
— Был крошечный шанс, что он сможет выкарабкаться, мы очень на это надеялись. Но... этого не произошло, — Генри закрывает рукой глаза, и я понимаю, что он борется со слезами. — Мои глубочайшие извинения, мисс Катриона. Мне нужно было сказать вам правду в самом начале, но мне не хотелось, чтобы вы и Элла всё время пребывали в беспокойстве. Я делал всё, что мог, но всё зря.
Я опускаю глаза на отполированный пол.