На миг она колеблется, затем пожимает плечами и показывает мне, как вытащить рычаг из ближайшей машины, с некоторым трепетом мне удаётся с ней справиться. Подбегает Ангус и говорит детям, работающим с машиной, отойти. Раздаётся ужасный скрипящий шум, колёса постепенно начинают замедляться, машина останавливается.
Выключив первую машину, справляться с остальными становится всё легче. Пока я работаю над оставшимися, Молли и Ангус объясняют другим детям причину моего визита. Закончив с последней машиной, вытираю пот со лба и опускаюсь на табуретку. Чувствую себя героиней экшена, которая только что остановила тикающую бомбу.
— Хм... — я неуклюже машу обеими руками. — Привет. Я знаю, что вам интересно, почему я здесь. У... хм... у меня был друг, который работал здесь.
— Она подруга Джимми, — говорит Молли.
Недоверие и непонимание появляется на детских лицах. Они не верят, что я, хорошо одетая леди, могу в принципе быть знакома с Джимми.
Тем не менее, решаю продолжать.
— Сестра Джимми была моей горничной. Когда он умер, я не смогла просто стоять и ничего не делать. Я просила парламент изменить закон, но они не преуспели в этом. Так что сейчас мне нужно, чтобы эта история стала известна публике. Если всю страну будет волновать то, как ужасны ваши условия работы, тогда в следующий раз нам повезёт больше.
Дети переглядываются. Один из старших ребят, лет четырнадцати или пятнадцати, начинает говорить.
— Почему вы это делаете? — спрашивает он с подозрительным блеском в глазах. — Какая вам от этого выгода?
— Никакой, кроме облегчения и возможности больше не видеть поломанные или мёртвые тела.
— Захлопни свой рот, Иан, — внезапно произносит Молли. — Леди, которая вырубила мистера Толивера — друг.
— Она ударила его зонтиком, — говорит Ангус.
Теперь дети смотрят на меня с внезапным уважением. Иан пихает рядом стоящего мальчика и говорит ему что-то, чего мне не слышно. Но остальные, кажется, меняют своё мнение обо мне.
— Мы, правда, сможем больше не работать, если вы напишите свою историю? — нетерпеливо спрашивает девочка. Её левая рука ампутирована; меня передергивает. Чёртовы машины.
— Мы начнём с уменьшения рабочих часов, — отвечаю я, вытаскивая блокнот и карандаш. — Ладно. Давайте начнём, пока не вернулся этот ужасный мистер Толивер.
Теперь, когда я всё объяснила, дети хотят говорить. По крайней мере, те, кто смог бодрствовать. Большинство из них просто повалились на пол и начали дремать. Среди них была крошечная девочка, лет четырех или пяти. Я беру её к себе на колени, чтобы она смогла свернуться клубочком на плотном бархате, как котёнок.
— Как тебя зовут? — спрашиваю я у девочки, у которой нет руки. — Сколько тебе лет?
— Уна. Мне десять.
Того же возраста, что и Пейдж.
— Хорошо, Уна, — я стараюсь копировать действия Блейка, когда он кого-нибудь интервьюировал. — Можешь сказать мне, как долго ты работаешь каждый день?
— С шести утра до восьми вечера. Когда торговля идёт бойко, они заставляют нас работать с пяти до девяти.
Я бормочу себе под нос ругательство.
— Включая выходные?
Она кивает.
— Как тебе удаётся не спать?
— Мистер Толивер порет нас, — когда я в шоке смотрю на неё, Ангус поясняет. — Он использует свой кожаный ремень, чтобы пороть нас.
— А вы не пытались сбежать?
Уна кивает.
— И меня потом за это сильно выпороли. Но лучше уж пусть меня побьют, чем наложат штраф. Иногда он так поступает, когда количества проданного хлопка недостаточно.
Задавая новые вопросы, я узнаю, что их могут штрафовать за разговоры, свист, недостаточную чистоту машин (за малейшую грязь на деталях), и что иногда мистер Толивер меняет время, и обвиняет их в опоздании, в результате чего их тоже штрафуют.