Она глубоко вдохнула, засунув пальцы в карманы халата, пытаясь справиться с паникой. Она не смогла бы избавиться от ребенка. Она была уверена, что и остальные в его семье считают, что не смогла бы. Неважно, как сильно она хотела причинить Таберу боль. С ней ведь все нормально.
А это был просто дом. Она собиралась в любом случае уйти оттуда. Этого и стоило ожидать.
Но этот маленький разговор про себя совсем не помог Рони. Она чувствовала в груди что-то наподобие опухоли, и эта опухоль ныла при мысли о доме, который она построила собственными руками.
Своими руками, своими потом и кровью она сделала его пригодным для жизни, сделала его настоящим домом, а не грудой мусора, как раньше.
— Рони, у тебя есть дом здесь и сейчас…
Голос Табера только питал ее ярость. Он был мягкий, полный раскаяния. Как будто ее боль ломала что-то внутри него. Но потеря дома была для Рони ничем по сравнению с агонией, которую она испытала, лишившись Табера год назад.
— Правда? — Она с трудом подавила в себе желание закричать. Отвернулась, но потом со злостью снова повернулась к нему лицом. — С вами, я полагаю?
— Со мной. — Лицо его ожесточилось при этих словах.
— Бедный Табер. — Она усмехнулась. — Приходится носиться со мной. Не совсем то будущее, которое ты хотел бы иметь со своей парой, да?
Он смотрел на нее, слегка нахмурившись, и в его глазах стоял холод.
— Я никогда не представлял на твоем месте никого другого. — Он, наконец, пожал плечами. Рони растерялась. — Хотя ты, судя по всему, этим точно не довольна.
И почему его так волновало то, что она не рада этому?
Куда делся мужчина, который однажды сказал, что ему нужна другая женщина? Она не понимала его поведения. До тех пор, пока гормон — или что бы там ни было — не сводил ее с ума. Но мысли о том, что это было просто воздействие, разбивала ей сердце.
— «Недовольна» — слишком мягкое выражение. — Рони была уверена, что ее улыбка отдавала холодом.
Жар внизу живота становился невыносимым, однако у нее не было намерения говорить ему об этом. Адреналин насыщал ее организм, и возбуждение все возрастало.
— Где моя одежда? — Рони отвернулась, пытаясь заглушить боль при мысли о доме.
У нее ведь не было сейчас дома, да и Таберу она нужна только до тех пор, пока он не сделает ей ребенка. И что с ней будет тогда?
Ей придется уехать, придется бежать, иначе она никогда не освободится от него.
Табер тяжело вздохнул за ее спиной.
— Я знаю, что ты боишься, Рони.
— Я не боюсь.
Она заставила себя отрешиться от горячей волны, ударившей между бедер. Потом посмотрела на Табера, зная, что в глазах ее горит гнев.
— Я зла. Так что отвали от меня, прежде чем я оторву тебе голову, как и должна была сделать, когда ты поставил на мне свою долбаную метку. Блин, где моя одежда?
Рони снова пошла в спальню, решив игнорировать Табера, который последовал за ней.
Она чувствовала его, а ведь он даже не прикасался к ней.
— Твоя одежда постирана, — сказал он, и его голос был слишком мягким, слишком напряженным. Он приблизился к ней.
— Рони, тебе больно. Так не должно было быть.
Рони остановилась у изножья кровати, отчаянно вцепившись пальцами в спинку. Внутри все болезненно сжалось. Она закрыла глаза, стараясь не поддаваться силе его голоса, не поддаваться силе того, что происходило внутри ее тела. Боже, она была так слаба. Но даже притом, что возбуждение ее было просто невыносимым, она все еще нашла в себе силы для злости. Его голос был мягким, сожалеющим, как в то время, когда они были друзьями. Напоминал ей, как сильно она любила его, и как ей было больно, когда он внезапно исчез из ее жизни.
Даже страх зачатия не снижал уровня возбуждения Рони — а оно росло в ней, как прилив. Как она могла ему отказать? Как могла она бороться с собственным телом, с желанием, с тем, что хотело ее сердце?
— Я в порядке. — Она процедила слова сквозь зубы. — Найди мне какую-нибудь одежду. Я хочу убраться отсюда.